в вечерний дождь у какой-то кафешки
под лавкой дрожал промокший щенок,
мимо люди сновали в спешке,
пёсик видел лишь сотни ног.
я встретился с этим щеночком взглядом,
он приподнял в ожиданьи уши,
я понял, что буду последним гадом,
если ему не куплю покушать.
вокруг такой бесновался ливень,
что ему б подивился, наверно, и Ной.
меня не прельстил в магазине ливер,
купил для щенка я шашлык свиной.
я вернулся и сунул шашлык под лавку,
надеясь услышать радостный лай,
но пёсик лишь недовольно протяфкал:
«ты охуел, Арсений?!
иди разогревай».

Арс-Пегас

Иосиф Бродский «Конец прекрасной эпохи».

Вероника Тушнова «Не отрекаются любя».

Вера Полозкова «И катись бутылкой по автостраде».

В запасе уйма стихотворений, но самое любимое:

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там –надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.

Нет, не друзья. Кошка просто его замечала –.
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»

Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла 
Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума.

Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.

Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»

(с) Саша Бест

мы уходили, чтобы больше не встречаться,
мы расставались, чтобы больше не любить
мы начали с другими обниматься,
но продолжали все о том же говорить.
Мы говорили всем, кто нас касался,
о страсти, о любви, о красоте;
мы говорили с каждым, кто обнялся,
но знали в глубине: они не те.
мы обмануть себя, судьбу и жизнь хотели,
и причиняли боль чужим сердцам.
своих сердец мы тоже не жалели,
водя рукой по чьим-то волосам.
мы расставались, плакали, влюблялись,
и снова расставались, чтоб понять,
что все не теми раждый раз пленялись,
что все не с теми каждый раз ложились спать.

шикарное стихотворение. :3 

я буду ждать тебя мучительно,
я буду ждать тебя года
ты манишь сладко-исключительно,
ты обещаешь навсегда.
ты вся — безмолвие несчастия,
случайный свет во мгле ночной,
неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.
своей усмешкой вечно кроткою
лицом всегда склоненным ниц,
своей неровною походкою
крылатых, но не ходких птиц
ты будишь чувства тайно-сладкие,
и знаю — не затмит слеза
твои куда-то прочь глядящие,
твои неверные глаза.
не знаю — хочешь ли ты радости - 
уста к устам прильнуть ко мне,
но я не вижу высшей сладости,
чем быть с тобой наедине.
не знаю — смерть ли ты нежданная,
иль нерожденная звезда,
но буду ждать тебя, желанная,
я буду ждать тебя всегда.

К.Бальмонт. 

Как поздравления .. 

Валентин Гафт...

     Роман – любовь, но очень редко
     Читать не скучно до конца.
     Любовь – короткая заметка,
     Но всё зависит от чтеца.

Есенин

Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очи,
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Когда мои мечты за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,

Тобой так сладостно и больно возмущенных

В те дни, как постигал я первую любовь

По бунту чувств неугомонных.

По сжатию руки, по отблеску очей,

Сопровождаемым то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей,

Лишь нам звучащих стасти эхом.

---

А.Фет

В. Маяковский, «Мелкая философия на глубоких местах»

Превращусь

  не в Толстого, так в толстого, —

ем,

     пишу,

 от жары балда.

Кто над морем не философствовал?

Вода.

Вчера

 океан был злой,

как черт,

сегодня

смиренней

голубицы на яйцах.

Какая разница!

Все течет...

Все меняется.

Есть

у воды

  своя пора:

часы прилива,

часы отлива.

А у Стеклова

 вода

 не сходила с пера.

Несправедливо.

Дохлая рыбка

 плывет одна.

Висят

плавнички,

как подбитые крылышки.

Плывет недели,

 и нет ей —

 ни дна,

ни покрышки.

Навстречу

 медленней, чем тело тюленье,

пароход из Мексики,

  а мы —

туда.

Иначе и нельзя.

 Разделение

труда.

Это кит — говорят.

Возможно и так.

Вроде рыбьего Бедного —

обхвата в три.

Только у Демьяна усы наружу,

  а у кита

внутри.

Годы — чайки.

 Вылетят в ряд —

и в воду —

  брюшко рыбешкой пичкать.

Скрылись чайки.

   В сущности говоря,

где птички?

Я родился,

 рос,

кормили соскою, —

 жил,

работал,

 стал староват...

Вот и жизнь пройдет,

как прошли Азорские

острова.

И. Пинженин, «В моем магазине»

В моем магазине думают, что я только пью, курю и жарю яичницу, 

Так и есть – я только жарю яичницу, курю и пью. 

Но скоро это закончится и для этого есть июль и охапка моих одиночеств. 

В моем магазине все знают, что я не один, что у меня есть толстый теленок Витя. 

Если б не ты, я послал бы весь Питер, всю Москву, весь Урал и весь Крым. 

В моем магазине все в курсе, что я демонтажник и клоун, 

Точнее сказать клоун и демонтажник. 

И бокал моей жизни пускай будет полон, пока совесть не стала продажной. 

Повесь меня на галстуке в гостиной, потом всю ночь рыдай и зови на помощь, 

Не говори, что был скотиной, не говори, что был я сволочь, 

Повесь меня на галстуке в парадной, я буду как гирлянда улыбаться, 

Читать стихи свои нескладно, при этом веселить вас не стараться. 

Так вздерни меня на подтяжках на Площади Искусств у Спаса, 

Прохожие скажут – бедняжка, а ты вздерни, не моргнув глазом. 

Мне не нравится пьянство по вторникам, каждый вторник, как битва за Францию, 

Ну и я такой – в чине полковника, взял вокзал, телефонную станцию. 

Мне не нравится утро по вторникам и мечты и надежды на новое, 

Ты стоишь на краю подоконника, тело бренное, бестолковое. 

Отнесу тело в ванную, от вчерашнего надо отмыться, 

Не доиграть мне в игру странную, в полете не остановиться, 

Курю, паравозю, прослыл выпивохой, ненавижу гундосящих, за спиной, суки, охают. 

Ненавижу предателей, сам предаюсь унынию, такую жизнь изнахрадили… 

Был мальчик румяный, стал синий. 

Хочу лететь  - поэтому лето, а зиму раздайте прохожим, 

Мы едем на Невский, подайте карету, пить водку и бить ваши рожи. 

Дайте Мохито с сигарой, женщин кубинских и рому, 

Сердце поэта сгорает, догорит – закатайте в Роллы. 

Дайте друзей понадежней – Кольт или две арматуры 

Плюют не в стихи, а в рожи, иногда прямо в сердце – дуры. 

Пес бездомный. Ищу тело твое по запаху. 

Я с какой-то Мадонной, ты с каким-то там трахалем. 

Желтые листья не пахнут, а воняют только когда их жгут. 

Опять напился, поеду трахну, не жду, извини, не жду. 

Отключите электричество, перекройте газ и горячую воду! 

Моя женщина – моё величество, ее тепла хватит на город! 

И не надо пива разливного и портвейна на розлив не надо! 

Одному засыпать не ново! Без тебя холодней, ну и ладно! 

Подарите мне маленький домик, где-нибудь в Купчино, рядом с пунктом милиции, 

Я придумаю сказок трехтомник, его раздарю по детским домам и больницам. 

Твой рот как маузер – заряжен всего словами двумя, 

Стреляй! Один хер – я на первый снег упаду плашмя. 

Твои слова как китайская сталь – красивы, но толку в них нет, 

Хочешь ужалить – жаль! Вот я был и вот меня нет. 

Твои слова – как вагоновожатый – угрюмые, четкие, из под земли, 

Губами полуразжатыми прошепчешь – «Пли». 

От твоих голубых и бездонных меня отделяют сотни км, Уральские горы и алгоколизм. 

Ради твоих голубых и бездонных — стрелялись, сдавали бутылки и города, 

Наорала – ковали мечи тоннами, то есть все, как всегда. 

Твоим глазам голубым и бездонным, видевшим многое: 

Кротость и тигра, котлеты и ландыши, портвейн и изящество 

Хочется плакать, но ты улыбаешься, дура,  и есть в этом что-то щенячее. 

Кайся, кайся, моя Магдалина, этот город давно уже верит слезам и соплям 

И таким же как я и мой друг кретинам, оставляющим дом, ради света реклам. 

Пой же пой, мне моя Лорелея, мой фрегат на мери и нам незачем плыть, 

Я без бури страстей третий вечер херею, как смогли мы так быстро остыть. 

Так веди же меня, моя Греттель, когда достаточно хлеба и голуби сыты, 

Если хочешь, мы просто забудем про лето и мы будем квиты. 

У моей серой кошки черные блохи, но она молчит о том, как ей плохо, 

Может также сможем и мы, как-никак протянем до зимы. 

У моей серой кошки котята, когда они вырастут – станут шавермой, 

А я такой, при галстуке, опрятный, блуждаю между Кирхой и таверной. 

У моей серой кошки снова ноябрь, ей хочется плакать и пить молоко 

И если б не наши с тобой «абы-кабы», мы бы не были так далеко. 

Ты со мной еще хлебнешь горя и еще отведаешь печали, 

Я только в словах своих – Горец и в письмах к тебе – отчаянный. 

Ты со мной еще вкусишь радость, не всегда как ты знаешь сладкую, 

День нашей встречи с тобой в книге жизни помечу закладкой. 

Ты со мной немного побудешь, я не совесть, неволить не стану. 

Тебя ждут какие-то люди, меня – города и страны. 

Обращайся со мной как с овощем – жарь, туши, вырезай сердцевину, 

А потом подавай на стол, а то еще вдруг остыну. 

Обращайся со мной как с деньгами – кути мной, суй в трусы проституткам, 

Сотвори из меня оригами, покупай на меня незабудки. 

Образуй от меня деепричастие, пару союзов и прилагательных, 

Не дели мое частное счастье, буду очень признателен. 

Оставь меня наедине с бедой – наедине в тиши и при свечах. 

Я на беду пойду ордой – налей мне водки, вызови врача. 

Оставь меня наедине с собой, я с собой, ты знаешь, не в ладах, 

Я с собой, ты знаешь, на ножах, особенно по средам и зимой. 

Оставь меня наедине с тоской, с тем самым чувством, что исходит от дороги 

И если будут милостивы боги, когда-нибудь мы встретимся с тобой. 

Ты же заешь, что я адекватен, только в нашей с тобой кровати, 

Только в нашей с тобой каюте, только в нашем с тобой Форбатере, 

Ты же знаешь, что я предсказуем – на пару шагов, не дальше, 

На пару минут, не дольше, а вообще-то, думай, как знаешь. 

Ты же знаешь, что все еще будет или может, все уже было. 

Девочка моя, к орудию, пока в нас не ударили с тыла. 

Руки твои лижу по-собачьи, язык шершавый, потому что сухой, 

Юный, беззаботный мальчик остался один на один с тоской. 

Встречаю тебя по-собачьи, прыгаю, а глаза грустные, 

Мои мысли тобой испачканы и пахнут мякотью арбузной. 

Одомашнен тобой по-собачьи, за нежность и ласку твою служу, 

Это кто-то другой на задних лапах скачет, а я, как видишь, хожу.  © 

Теберенти перенти помос крепатино берчито маленте печитос маракана пертми симононо строни

Калибоно моренто мобини челезо посоно т

Наверное, мой любимый поэт, это Эдуард Асадов. Я сама люблю учить его стихи)

«Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать.
Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!»

Гостья

Проект был сложным. Он не удавался. 
И архитектор с напряженным лбом 
Считал, курил, вздыхал и чертыхался, 
Склонясь над непокорным чертежом. 

Но в дверь вдруг постучали. И соседка, 
Студентка, что за стенкою жила, 
Алея ярче, чем ее жакетка, 
Сказала быстро: «Здрасьте». И вошла. 

Вздохнула, села в кресло, помолчала, 
Потом сказала, щурясь от огня: 
— Вы старше, вы поопытней меня... 
Я за советом… Я к вам прямо с бала... 

У нас был вечер песни и весны, 
И два студента в этой пестрой вьюге, 
Не ведая, конечно, друг о друге, 
Сказали мне о том, что влюблены. 

Но для чужой души рентгена нет, 
Я очень вашим мненьем дорожу. 
Кому мне верить? Дайте мне совет. 
Сейчас я вам о каждом расскажу. 

Но, видно, он не принял разговора: 
Отбросил циркуль, опрокинул тушь 
И, глядя ей в наивные озера, 
Сказал сердито:- Ерунда и чушь! 

Мы не на рынке и не в магазине! 
Совет вам нужен? Вот вам мой совет: 
Обоим завтра отвечайте «нет!», 
Затем, что чувства нет здесь и в помине! 

А вот когда полюбите всерьёз, 
Поймете сами, если час пробьёт. 
Душа ответит на любой вопрос. 
А он все сам заметит и поймёт! 

Окончив речь уверенно и веско, 
Он был немало удивлен, когда 
Она, вскочив вдруг, выпалила резко: 
— Все сам заметит? Чушь и ерунда! 

Слегка оторопев от этих слов, 
Он повернулся было для отпора, 
Но встретил не наивные озера, 
А пару злых, отточенных клинков. 

— Он сам поймет? Вы так сейчас сказали? 
А если у него судачья кровь? 
А если там, где у людей любовь, 
Здесь лишь проекты, балки и детали? 

Он все поймет? А если он плевал, 
Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь? 
А если он не человек — чертеж?! 
Сухой пунктир! Бездушный интеграл?! 

На миг он замер, к полу пригвожден, 
Затем, потупясь, вспыхнул почему-то. 
Она же, всхлипнув, повернулась круто 
И, хлопнув дверью, выбежала вон. 

Весенний ветер в форточку ворвался 
Гудел, кружил, бумагами шуршал... 
А у стола «бездушный интеграл», 
Закрыв глаза, счастливо улыбался...

Стихи о рыжей дворняге

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце — чистейшей породы!

Письмо любимой

Мы в дальней разлуке. Сейчас между нами
Узоры созвездий и посвист ветров,
Дороги с бегущими вдаль поездами
Да скучная цепь телеграфных столбов.

Как будто бы чувствуя нашу разлуку,
Раскидистый тополь, вздохнув горячо,
К окну потянувшись, зеленую руку
По-дружески мне положил на плечо.

Душа хоть какой-нибудь весточки просит,
Мы ждем, загораемся каждой строкой.
Но вести не только в конвертах приносят,
Они к нам сквозь стены проходят порой.

Представь, что услышишь ты вести о том,
Что был я обманут в пути подлецом,
Что руку, как другу, врагу протянул,
А он меня в спину с откоса толкнул...

Все тело в ушибах, разбита губа...
Что делать? Превратна порою судьба!
И пусть тебе станет обидно, тревожно,
Но верить ты можешь. Такое — возможно!

А если вдруг весть, как метельная мгла,
Ворвется и скажет, словами глухими,
Что смерть недопетую песнь прервала
И черной каймой обвела мое имя.

Веселые губы сомкнулись навек...
Утрата, ее не понять, не измерить!
Нелепо! И все-таки можешь поверить:
Бессмертны лишь скалы, а я — человек!

Но если услышишь, что вешней порой
За новым, за призрачным счастьем в погоне
Я сердце своё не тебе, а другой
Взволнованно вдруг протянул на ладони,

Пусть слезы не брызнут, не дрогнут ресницы,
Колючею стужей не стиснет беда!
Не верь! Вот такого не может случиться!
Ты слышишь? Такому не быть никогда!

А еще очень нвится это стихотворение на военную тематику. Сама тоже выучила его)

Открытое письмо

Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.

По поручению офицеров полка
Константин Симонов
1943

И в завершение, тоже одно из любимейших произведений.

Ты меня не догонишь, друг,
Как безумный в слезах примчишься,
А меня ни здесь ни вокруг.
Ужасающие хребты
Позади себя я воздвигну,
Чтоб меня не настигнул ты.
Постараюсь я все пути
Позади себя уничтожить.
Ты меня, дружище, прости…
Ты не сможешь остаться, друг,
я, возможно, вернусь обратно,
А тебя ни здесь ни вокруг.

Хуан Рамон Хименес.

Оригинал:

No me alcanzaras, amigo
Llegaras ansioso, loco;
pero yo me habre ya ido.

!Y que espantoso vacio
todo lo que hayas dejado
detras, por venir conmigo!

!Y que lamentable abismo
todo lo que yo haya puesto
enmedio, sin culpa, amigo!

No podras quedarte, amigo.
Yo quizas volvere al mundo.
Pero tu ya te habras ido. 

Juan Ramon Jimenez

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою — как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи!-
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты -
О проклятие!- у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир,-
Оттого, что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

И Маяковски «Лиличка. Вместо письма » нравится, очень

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.